Левый марш
Премия «Национальный бестселлер» традиционно отличается радикализмом – не столько эстетического, сколько политического свойства. При этом – радикализмом отчетливо левого оттенка. Вот это все: антикапитализм, антиглобализм, свобода для пролетариев и когнитариев и т.п. Таковы, как можно представить, и принципы главного поставщика премиальных претендентов – издательской серии «Книжная полка Вадима Левенталя». В нынешнем премиальном сезоне Нацбест себе не изменяет. Короткий список это демонстрирует наглядно. Леворадикален фаворит – изданная редакцией Елены Шубиной «Земля» Михаила Елизарова (о ней писалось уже много, пухлый 800-страничный роман считается одним из главных претендентов на «Большую книгу», ну и «Нацбест» может взять играючи). Не отстают и другие претенденты. Три книги из шорт-листа Нацбеста – в нашем обзоре.
В коммунистическом раю
Ольга Погодина-Кузмина. Уран. ИД «Флюид ФриФлай» (Книжная полка Вадима Левенталя») 2019. 384 с.
Тут без иронии: Ольга Погодина-Кузмина, известная преимущественно как сценарист, в своем романе отправляет нас туда, где всем воздалось по справедливости, простые люди счастливы, а враги, несомненные, открытые (а впрочем и затаившиеся) преследуются и наказываются светоносными чекистами. Хронологически этот рай находится в начале 1950-х. Территориально – на территории СССР, а если укрупнить масштаб, в Советской Эстонии, где строится химический комбинат, завязанный на атомную программу.
Да, перед нами альтернативное прошлое. Где все живут в едином братском порыве: и директора комбинатов, и министры, и зэки. Причем все это подано в современной, сериальной форме (те, кому «Уран» не по вкусу, вообще говорят, что это сценарий сериала чистой воды; что ж, будет и сериал, уверен, что нашим зрителям такая подача послевоенного времени «зайдет» на ура). Между прочим, в романе отчетливо проявлена гомосексуальная тема, и это еще один смысл названия – покровительницей гомосексуалистов считалась именно Венера Урания (не могу тут умолчать о растиражированном факте: Ольга Погодина-Кузмина заявляла о том, что является потомком Михаила Кузмина).
Композиционно это лоскутное одеяла, «красный пэчворк». Но отдадим должное мастерству автора: лоскутки (сюжетные, стилистические, временнЫе) сшиты крепко, и такое это одеяло, что его хоть вместо флага вывешивай. Все герои говорят индивидуализированной речью – пусть это и выглядит подчеркнуто сценарно. Но зрителям – извините, читателям – эта ясность должна понравиться. И вообще, в отличие от «премиальной» литературы, роман «Уран» рассчитан именно на массовую аудиторию. И поэтому опирается на массовые жанры, не столько пародируя, сколько интерпретируя их. В некотором смысле, коммунистический «Уран» – это ответ антикоммунистической «Зулейхе»: книга-сценарий «для масс» (правда, «Уран», в отличие от «Зулейхи», все же для масс интеллигентных, ценящих литературную игру, любящую аллюзии, которых в романе полным-полно).
Вот отрывок будто бы из советского криминального романа, будто какой-нибудь Шпанов пишет: «Вроде бы всё сходится, да и наверняка каждый сотрудник проходит тщательную проверку. Но ведь никто из его окружения даже не догадывался о прошлом инженера. Значит, навыки маскировки он мог применить и для сокрытия связи с врагом. – Что ж, спасибо и на том, – Аус убрал блокнот во внутренний карман. – Это может ничего не значить, – словно преодолевая внутреннее сопротивление, добавил Воронцов, – но, когда я был в гостях у доктора Циммермана, точно такую же коробочку иголок принес комсорг Велиор Ремчуков».
А вот иное: роман семейный (перемещающийся на территорию романа любовного, по мере того, как герой перемещается от жены к любовнице). «Ида привстала в постели, лямка рубашки спустилась с ее плеча, обнажая бледную грудку, увядшую, будто кожура съеденного плода. Жалкая, исхудавшая, с болезненным и виноватым выражением лица, жена будто нарочно выставила эту грудку, чтобы больнее упрекнуть Арсения. Откинув одеяло, он начал одеваться. Ида молча прилегла обратно на подушки, послышался металлический шорох пружин. «Прости меня за все. Но что же поделать. Была любовь, а теперь нет, и я не виноват, что ты осунулась и постарела, а во мне еще столько упругой силы и страсти. А если виноват, то не один я, это жизнь и ее безжалостное движение», – произнес мысленно Гаков, зная, что жена расслышит, поймет».
Повторю, организовано все это крепко, прострочено не только умелой рукой сценариста, но и подшито общей идеологической – коммунистической – подкладкой. В общем, несомненный фаворит «Нацбеста» и заметное явление в нынешней литературной ситуации.
И старый мир, как пес голодный…
Кирилл Рябов. Пес. ИД «Флюид ФриФлай» («Книжная полка Вадима Левенталя»), 2020. 224 с.
«Пес» – это смесь левацкой притчи о «расчеловечивании человека в мире капитала» и чисто питерских историй о гибели индивидуума в каменных лабиринтах (вроде «Бедных людей» и «Шинели»). Плюс к этому кладбищенская тема, выписываемая автором с особым азартом и даже какой-то радостью. Разрывание могил, манипуляции с мертвецами и все такое прочее. Оно и понятно – 37-летний Кирилл Рябов, выражаясь по-старому, неформал, известный в тусовке под псевдонимом Сжигатель трупов.
Что могло из всего этого получиться? Думаю, в целом понятно. Так вот: оно самое и получилось, без неожиданностей.
Романом эту вещь называть неправильно, это вот именно что «петербургская повесть». Которую, полагаю, можно было ужать и до рассказа – только лучше стала бы. Ну да и так немного, 200 с чем-то страниц.
Перед нами история падения и исчезновения некоего маленького человека по фамилии Бобровский. Поглощен капиталистическим Молохом, и не помогло даже, что он ветеран боевых действий (полагаю, эта деталь придумана автором для усиления: уж даже если и ветерану кирдык приходит, то и вам всем, дорогие читатели, подавно). У безработного Бобровского умирает жена, с него требуют ее долги (о которых ему ничего было не известно), далее его выселяют из квартиры… ну а далее действие переносится в более мистическую плоскость. Злобный, ощеривщийся мир, в котором живет Бобровский, наполнен равнодушными и корыстными буржуями, подлой родней, коллекторами-садистами, продажными ментами, лживыми бабами… Потому и притча, в частности, что в этом мире он не человек, а бездомная собака, вроде пса голодного в петербургской же поэме «Двенадцать».
Написано все это размашисто, вот так: «По двору проехал мусоровоз. Бобровский шагнул со стола. Удавка схватила за горло. Кровь хлынула к голове, залила глаза и уши. Потом раздался хруст, но это были не его шейные позвонки. Бобровский грохнулся на пол, сверху на него упал карниз и накрыл занавеской. Сердце снова стучало как пулемёт, но удары были какие-то пустые и болезненные, не хватало крови и кислорода. Бобровский выбрался из-под занавески и на четвереньках двинулся в комнату, волоча за собой карниз. Ему просто хотелось залезть на кровать и лежать до скончания времён». Вполне вероятно, что этот суицид был удачным – и далее герой переместился в область мертвых, не заметив этого.
В зависимости от расположенности к автору и его произведению этот стиль можно называть фельетонным и небрежным, или же завораживающе-экспрессионистичным (гм). Много мата, ну это уж само собой.
Кто же виноват в мучениях главного и прочих героев? Реклама, заставляющая влезать в долги (на что жена героя истратила 150 тысяч – не скажу, узнаете сами, если прочтете, придумано остроумно)? Политический строй? Природная человеческая мерзость, помноженная на капиталистическую жадность? Автору, если разобраться, на это плевать. Проблемы добра и зла его занимают мало. Бунт ради бунта? Даже не так: ему важно жути нагнать, дать крутую яркую картинку. Вот, например, так наказан (не главным героем) садист-коллектор – на него вылита соляная кислота: «что происходило дальше, Игнатьев не видел и не слышал. Ослепший и оглохший, с горящей головой, он побежал, не разбирая дороги. Промчался через двор и упал рядом с мусорными баками у распределительной будки. «Них.. себе, – подумал Митин. – Ну ни х.. ж себе!»
Не то беда, что все эти жуткие картины мы видели тысячи раз – и в книгах, и в кино. (Алексей Балабанов – вот кто, конечно, не может не вспомнится тут, с его питерскими лентами, «Братом» и «Кочегаром» прежде всего). И уж, конечно, всем этим комиксам до классических образцов, вроде гениального «Мусорного ветра» Андрея Платонова как от Автова до Владивостока вприсядку. Но кто ж упрекнет нынешних авторов, что в гении не вышли!
А беда, что автор не испытывает по отношению к своему герою почти ничего. Ну, может быть, легкое брезгливое любопытство. То есть, сам становится в ряды его угнетателей и уничтожителей. Может, только в самОм финале пробивается что-то иное – да и то это похоже на облегчение: история кончается и можно отпустить бедного Бобровского и прочих картонных персонажей прочь подобру-поздорову.
Зануда атакует
Булат Ханов. Непостоянные величины. М, Эксмо, 2019. 384 с.
А вот «пришелец» из «Эксмо». Двадцативосьмилетний Булат Ханов – настоящая звезда отечественный молодой прозы. Его повесть взяла одну из премий «Лицея». Недавно рассказ Ханова получил российско-итальянскую премию «Радуга». Но это все дела молодежные, а так-то Ханов уже прочно стоит на площадке взрослой литературы. Его второй роман, «Гнев», также вышедший в «Эксмо», удостоился как похвал критиков, так и ядовитых реплик в адрес автора и редактора. В самом деле, лишь каким-то редакторским помутнением можно объяснить такие, например, пассажи: «На словах она выступала за горячий страстный секс, на деле Веретинского заморачивал список ее ограничений и ее бревнистая, чуждая чувственности натура; сердце ускорилось, кровь прилила к тазу» и тому подобное.
Как иной раз в литературе и бывает, второй роман Ханова «Непостоянные величины» вышел к широкой публике после первого и оказался тоже успешен: хорошее издательство, короткий список «Нацбеста»…
Действие разворачивается в системе школьного образования (в «Гневе» – вузовского). Причем это «взгляд постороннего» (главный герой – молодой москвич – по своим особым причинам нанимается учительствовать в провинциальную, казанскую школу). Причины – невероятны. Зато школьная жизнь описана удручающе правдоподобно. В смысле, подробно. Бедный читатель обречен всю книгу жевать, будто старинную промокашку, диалоги такого рода:
«– По нормативу ставка составляет восемнадцать часов, – сказал директор, садясь на место. – Иногда педагогам добавляют дополнительные два-три часа, не больше. – Чтобы распределить по учителям все классы? – Правильно. Раньше могли и тридцать часов нагрузки вписать в план, и тридцать шесть, теперь министерство против этого. Наоборот, ставки сокращают. У вас больше двадцати часов точно не будет. Зарплата около двадцати тысяч плюс премия. Учителям по русскому и математике доплачивают за проверку тетрадей. У вас нет категории и стажа, зато вам полагается надбавка как молодому специалисту. От двадцати до сорока процентов от оклада – в зависимости от того, как постановит татарстанское Министерство образования. В прошлом году было тридцать. Кроме того, есть баллы за эффективность. Они высчитываются поквартально, там целый ряд параметров: как успевают ученики, как содержится кабинет, нет ли нарушений дисциплины».
Впрочем, хорош и главный герой. Вот его первый урок в новой школе: «Роман сразу дал понять, что легко не будет, загрузив старшеклассников лекцией по русскому модернизму, помянув и крах позитивистских установок, и Ницше с его шизофренией и богоборчеством, и экстравагантного Верлена, который, не рассчитав с абсентом, с топором бегал за женой по дому. Лица учеников выражали заинтересованное недоумение». О, как я их понимаю!
Есть там и картины казанских пейзажей – в том же духе. Вот как игриво описывает их один из коллег героя: ««Если ты на выходе из школы не свернешь, как мы сейчас свернули, а пройдешь на северо-восток буквально метров сто, то угодишь на развилку улиц Центральная и Кривая. На них до сих пор уцелели старые деревянные дома. Хватает и частных кирпичных новостроев – с вычурными заборами, с сигнализацией, с породистыми сторожевыми собаками. Но этим породистым никогда не перелаять тамошних бродячих псов. Будут лишь потявкивать из конурок своих». Поэзия!
Если кто дочитает до второй части произведения, там школьные порядки и чиновники от образования – ровно в таком же заунывном тоне – будут критиковаться. Ей-Богу, при всех своих недостатках и безобразиях отечественная школьная система такого не заслужила! Ну где, где наша Бел Кауфман со своей прекрасной – куда более критичной, но и куда более художественной – книгой «Вверх по лестнице, ведущей вниз»! Почему зеленый свет дают тому, что куда естественнее смотрелось бы в блоге честолюбивого отличника-семиклассника, зануды с претензиями?
Единственно где автор преображается и начинает вещать бойко, в стиле одного из комических героев Достоевского, так это в многочисленных антиклерикальных спичах. Вы только взгляните на аргументацию главного героя: «Ведь Бог даже не нуждается в разоблачениях, потому что для суда над ним достаточно лишь внимательно прочитать Библию. В ней рисуется властолюбивый, самодовольный, возбужденный, алчный пожиратель трупов и разжигатель войн. Тиран, который поверг в трепет преданного Авраама и отправил сына на погибель. Тиран, который карает за малейшую провинность, а более всего — за проявление воли или недостаток смирения. Бог – это тот же пахан на зоне. Его жестокую власть и свирепый нрав терпят из страха, что без Бога-пахана кончится некое подобие порядка и наступит беспредел».
Другой такой же умник-семиклассник (это я не про возраст героя, а про степень его развития) важно ему отвечает: «В силу крайне левых убеждений эту цивилизацию, возведенную на лжи и насилии, я принять не могу. Тем не менее основная проблема, как видится мне, не в религиозных пережитках, а в неолиберальной экономике и корпоративном контроле».
Да, это все сказано на полном серьезе. Да, это произведение – в шорт-листе «Нацбеста».
Других бестселлеров для нас с вами не предвидится?
Опубликовано в журнале Новый Берег, номер 70, 2020