Образ Кощея Бессмертного, привычный отрицательный образ волшебных сказок, на первый взгляд, далек от мифологического контекста, поскольку его рецепция в большинстве случае проста – это злодей, антагонист главного героя. Однако соглашаясь с Е.М. Мелетинским в том, что «происхождение сказки из мифа не вызывает сомнения» [6, с. 262], мы видим в Кощее в первую очередь мифологического персонажа, наделенного особым сакраментальным значением, и отголоски его мифологических функций мы находим в волшебных сказках.
По некоторым легендам, Кощей был внуком славянского бога Чернобога и владел царством мертвых, подобно греческому Аиду, но при этом являлся не богом смерти, а только повелителем умерших. Однако роль повелителя царства мертвых не жестко закреплена за Кощеем, эта функция присваивалась и Чернобогу, и Велесу. Надо отметить, что языческие представления славян о мире мертвых не совпадают с представлениями греков о царстве Гадеса, скандинавов о царстве Хель или христиан о загробном мире. В целом, представления славян о потустороннем мире намного позитивнее верований других народов. Ада как такового у славян нет. Души умерших отправляются, по славянскому верованию, в светлый Ирий. На пути в Ирий некоторые души, которые прожили жизнь неосознанную и после смерти находятся в беспамятстве, не могут удержать сознание, проваливаются в Пекло или становятся неприкаянными духами – привидениями, нечистой силой. Хотя представления о Пекле, скорее всего, более поздние и сложились под воздействием христианского учения об аде: церковнославянское пькълъ переводится «смола» и происходит от латинского picula, «смола», или рiх, «смола, деготь». Поэтому в более древнем толковании путь души в Ирий омрачается лишь ее собственными заблуждениями, и если она не готова принять свет, то остается на земле или между мирами в виде неприкаянного духа. Собственно, такового происхождение славянской демонологии: русалок, упырей, берегинь и т.д.
Наверное, лучше всего объясняет разнообразие славянских представлений о потустороннем мире, о которых писал В. Пропп (золото, хрусталь, страна изобилия, солнечное царство) [9], сказочная формула, приведенная им же: «И там свет такой же, как у нас» [9, с. 248]. Свет, сотворенную Вселенную, славяне считали справедливой и доброй к людям. При разветвленном пантеоне богов, наиболее враждебным человеку божеством можно считать только Мо/ара/ену – богиню смерти, холода и зла. Хотя даже смерть понималась как важнейшее событие жизни, но не трагичное. «Мудрейшие из мудрых без страха почитают Мару–Морену — Смерти Владычицу — как Великую Мать, открывающую Врата Жизни Вечной» [13]. Обряд посмертной тризны не предполагал изъявления горя и отчаяния, негодования на рок и судьбу. Скорее наоборот, оставшиеся на земле соплеменники специальными чтениями, молитвами и песнями помогали душе обрести себя в ином измерении, осознать и продолжить свое посмертное существование и развитие в многомерных мирах.
Продолжая мысль о том, что славянин верил, что после смерти его ожидает тот же свет, что и при жизни, продолжим и размышления об отсутствии в славянском пантеоне богов, тотально враждебных человеку. Как мир делится на ночь и день, свет и тьму, добро и зло, так и у славян эти две силы олицетворяли два бога: Белбог и Чернобог. Так же, как нельзя однозначно оценить, что есть добро и что зло, Чернобог был представителем высшей силы, но не воплощением абсолютного зла. Его функции и способности, так же как и способности Велеса, еще одного представителя подземного царства, представавшего в виде змея (Волоса), с которым сражался Перун – неодноплановы и неоднозначны, и нельзя утверждать, что непременно враждебны человеку. С одной стороны, эти боги воплощали зло, холод и ночь. С другой – Велес, например, скотий бог, был покровителем скота и богатства, и поэтому являлся богом купцов. Пронырливый и хитрый, он мог принести как выгоду, так и разорение.
Поэтому, наверное, славяне молились не одному богу, а богам, потому что не сиюминутная выгода, не временный успех (Мара (Морана) также богиня обмана, иллюзии), а общее равновесие сил являлось тем мерилом, по которому они строили свою жизнь.
Среди более мелких представителей нечистой силы: лешиев, домовых, водяных, русалок, берегинь и т.д. – мы также видим дифференцированное отношение к людям. Живущим по правде, соблюдающим внутренний и человеческий закон леший и домовой помогут, людям бесчестным, лживым и наглым – с удовольствием навредят.
Можно сделать вывод, что у древних славян не было божеств, изначально враждебных человеку. И до, и после смерти человек сам выстраивал свою судьбу. «Как аукнется, так и откликнется» – на этом законе строится и философия жизни, и мифология древних славян.
Поэтому, обращаясь к анализу образа Кощея Бессмертного в русских волшебных сказках и к размышлениям о его роли в мифологии, мы не удовлетворяемся тезисом о том, что Кощей воплощает абсолютное мировое зло и цель его – навредить герою. Его функциональное значение, по нашему убеждению, сложнее и глубже, и цель нашего исследования – его эксплицировать.
Что мы знаем о Кощее Бессмертном?
Первое, что мы можем с очевидностью определить, это место его дислокации. Жилище Кощея является конечной точкой путешествия героя волшебной сказки. А, как известно, тридевятое царство, куда отправляется герой, и куда он попадает, минуя стража мира мертвых Бабу Ягу, – это и есть так называемый мир мертвых, или, иначе, иной мир, который искали йенские романтики, и русские символисты[1], и который, собственно, можно назвать простым термином – подсознание. Приключения героя волшебной сказки – это история развития души, ищущей и обретающей любовь. «Мне кажется, что состояние своей души я наилучшим образом могу выразить в сказке. Все является сказкой», — писал Новалис [7]. Как и в жизни, герою волшебной сказки сначала дается первое сладкое состояние любви – влюбленность. Но затем по собственной глупости и недомыслию, из-за нетерпения, жадности или эгоизма герой разрушает свое счастье. И он вынужден пуститься на поиски-обретение любви, теперь уже настоящей. В конечной точке этого путешествия, то есть в самом центре иного мира (или мира мертвых) обитает Кощей. В неприступном замке, сделанном из камня или хрусталя.
У северных народов, к которым мы в какой-то степени относим славян, царство мертвых ассоциировалось с крайним севером, где всегда холодно и долгое время темно (полярная ночь). Напомним, что в русских волшебных сказках Кощей живет в хрустальном дворце на стеклянных горах где-то «прикрай свету, в самый конец» [8, c. 200]. Стеклянные горы и хрусталь можно соотнести с айсбергами и льдом. (Ср. хрустальный дворец Снежной королевы). Хотя, согласно В. Проппу, хрусталь – распространенное воплощение представления о царстве мертвых, и не только у славян, но и у народов Австралии, Америки и т.д. [9, c. 50]. Итак, в самом центре иного мира, или, иными словами, на самом донышке подсознания, сидит Кощей Бессмертный. И, несмотря на художественную оксюморонность, цель героя сказки всегда одна – этого бессмертного убить. Но атрибут бессмертности у Кощея неоднозначен. Ведь он уже мертв. Тогда, значит, не к личной жизни персонажа относится этот эпитет, а к долгосрочности той функции, которую он выполняет. О сути этой функции мы поговорим позднее, а пока обратимся к возможным вариантам его гибели.
Итак, второе, что можно проанализировать в сказках о Кощее, это варианты его гибели. В волшебных сказках существуют два варианта смерти Кощея: смерть при разломе иглы и смерть от коня. Б.А. Рыбаков добавляет еще один вариант – смерть Кощея от своей стрелы [12]. Однако эта смерть описана былинами об Иване Годиновиче, рассмотрение которых не входит в задачу нашей статьи, и к тому же генетически восходит к смерти от иглы.
Рассмотрим смерть Кощея от коня, которая ярко представлена в сказке «Марья Моревна»: «нагнал он (Кощей) Ивана-Царевича, соскочил назем и хотел было сечь его острой саблей, но конь Ивана-Царевича ударил его со всего размаху копытом и размозжил ему голову, а Иван царевич добил его палицей. После того наклал царевич на грудь дров, развел огонь, спалил Кощея и пепел пустил по ветру» [11]. По мнению Б.А.Рыбакова, такая смерть – это «обычная смерть степняка: сам он изрубил своего противника, а потом угодил под копыта вражеского коня» [12]. Тем более что в сказке Кощей «не царь, не полководец — его государство не упоминается, дворца у него нет; нет ни войска, ни слуг; есть только какое-то жилье, конь, с которым он беседует, и сабля» [12]. Однако нельзя не упомянуть о символике образа коня у славянских народов. Конь связан с солярным божеством, ведь именно лошади везли повозку с небесным светилом по небу. Более того, в верованиях славян конь вообще был небожителем. Например, по древним поверьям, Утренняя Заря (Денница) ведет по узды сияющих белых коней, которые символизируют рассветные облака. Днем кони становятся рыжими, вечером сивыми и Вечерняя Зоря уводит их с небосвода. Приходит вороной конь, который олицетворяет ночь. Млечный путь также называли молоком небесной кобылицы. В славянских сказках конь чаще всего является помощником главного героя, то есть светлых сил («Сивка-бурка», «Конек-горбунок», «Золотой конь» и др.), он может перенести героя «на тот свет» и вернуть его обратно. Даже Серый Волк, второй по частотности помощник героя, выполняет несвойственную волку лошадиную функцию –возит героя на своей спине. Получается, что с помощью коня, помощника солярных богов, Кощея убивают небесные силы. Однако возникает вопрос, зачем высшим солярным силам способствовать гибели божества, хоть и не самого высокого ранга? В славянской мифологии существует описание борьбы Даждьбога и Кощея, при котором Даждьбог добывает Золотое яйцо, в котором заключена смерть Кощея, и убивает своего соперника. Этим своим действием он нарушает порядок мироздания и вызывает всемирный потоп. Обратим внимание на эту деталь – всемирный потоп. Она пригодится нам немного позже.
В.П. Аникин, обращаясь к сказке «Марья Моревна», указывает, что герою помогают и не только небесные, но и природные силы: его родственники по женской линии, мужья сестер: орел, сокол и ворон [1, c. 461]. Как видим, в противостоянии героя и Кощея в сказке Марья Моревна словно участвует все мироздание: человеческие, небесные и природные силы.
Интересен также момент «добивания» Кощея Иваном-царевичем, он разводит на его груди огонь, а прах пускает по ветру. С одной стороны, здесь можно наблюдать языческий обряд сожжения мертвых, посвящения их огню. С другой стороны, Кощей является злым колдуном, соответственно обряд «захоронения» должен был быть особым, иначе, по поверьям, колдун может вернуться. Например, Байбурин А.К. пишет о славянском погребальном обряде «порчи» тела колдуна или человека, подозреваемого в колдовстве. Их тела разрубали на части, чтобы прекратить «хождение» [3]. В сказках часто встречается расчленение тела («разрубил на части»), однако это является лишь временной смертью: после определенного обряда (собрать все части и окропить мертвой и живой водой) герой воскресает и даже становиться сильнее. Чтобы не допустить воскрешения колдуна его тело надо разделить на мелкие фрагменты, в нашем случае – распылить.
Рассмотрим теперь второй, более частый вариант смерти Кощея. В большинстве сказок[2] с небольшими дополнениями встречается такое описание его смерти: «На море на океане есть остров, На том острове дуб стоит, Под дубом сундук зарыт (или в дупле), А в сундуке — заяц, В зайце — утка, В утке – яйцо, В яйце – смерть Кощея». По мнению Б.А. Рыбакова, «местонахождение кощеевой смерти соотнесено в сказке с моделью Вселенной – яйцом. Недаром охранителями этого сокровища являются представители всех сил природы, всех цартсв: вода (океан), земля (остров), растения (дуб), звери (заяц), птицы (утка)» [9]. Это не случайный набор нескольких предметов или животных, «вложенных» друг в друга по принципу матрешки. Все они несут сакральное значение, важное для древних славян, и связаны с культом смерти.
Например, во всех сказках говориться именно о дубе, под которым и зарыт сундук со смертью Кощея. Это дерево является амбивалентным символом. С одной стороны, это символ силы, мужества и долголетия. С другой – древние славяне верили, что в огромной кроне дуба, среди листвы живут души умерших и призраки, что не противоречит фигуре Кощея, как божества, управляющего душами умерших. Более того, Кощею нельзя отказать в силе и долголетии. Также дуб выступает как символ Мирового древа, который отражает трехуровневый миропорядок: небесные боги – люди – подземные боги. Поэтому сундук со смертью Кощея зарыт под дубом, в его корнях. Либо же сундук висит на цепи, которая, как Мировой змей, обвевает дерево.
Заяц является символом демоническим, он связан с нечистой силой, по поверьям, он находится в подчинении у лешего. У некоторых славян считалось, что в образе зайца появляются ведьмы и колдуны.
Толкование символического значения образа утки более обширно. Она является прародительницей мироздания. Существуют различные варианты космогонических мифов, связанных с уткой. По одному мифу, Утка плавала в мировом океане, нырнула на дно и достала оттуда комочек земли, из которой впоследствии возникла Земля, по другому – пролетая над мировым океаном, Утка обронила яйцо, из которого потом возникла Земля. Утка, как прародительница, создает мир, в котором сосуществуют две стороны: добро и зло, изначально живущие в гармонии.
Яйцо, в котором находится игла, является символом мироздания. Почти во всех мифологиях в начале всего существует мировое яйцо, из верхней половинки которого получается Небо, из нижней – Земля. Существует также славянский миф об изначальном яйце, в котором томился родитель богов и всего сущего — Род. Силами любви к Ладе он разрушил свою темницу и создал Мир. Надо заметить, что именно яйцо использовалось в погребально-похоронных обрядах, когда вместе с покойником хоронили яйцо, настоящее или глиняное, поскольку яйцо является символом воскрешения, что следует даже из современных христианских обычаев. Яйцо – это символ мироздания. Символ новой, готовой начаться жизни: и в значении жизни после смерти, и в плане рождения нового мира.
Не случайно также смерть Кощея находится именно в игле. Игла в славянском культе связана с потусторонним миром, она могла быть как инструментом порчи, так и оберегом, то есть предметом, который может призвать темные или светлые силы. Игла является контактом с иным миром, так называемой «путеводной нитью». Н.С. Кротова пишет о карельских сказках, в которых упоминается «сонная иголка». Эти сказки нетрудно соотнести со сказкой о спящей красавице, которая уколола палец и уснула. Представления о близости сна и смерти сходны у многих народов [5].
Однако в волшебных сказках все эти потусторонние силы не помогают Кощею, и он погибает. Получается, сам по себе он не бессмертен, и его может победить человек, способный на героический поступок (герой сказки), если он соединится с силами природы (в сказке «благодарные животные» помогают герою) и заручится поддержкой светлых богов, то есть объединит стремления свои с волей Вселенной.
И теперь нам остается разобраться в том, как противостояние Кощея и героя соответствует нарушению и/или восстановлению мировой гармонии и миропорядка. И зачем надо убивать Кощея, который и так уже является мертвым, то есть какую выполняемую им функцию герой сказки, поддерживаемый мирозданием, должен прервать?
В.П. Аникин, анализируя сказку «Марья Моревна», приходит к следующему неоднозначному выводу: «Помощники Ивана – родственники из мира природы, причем родственники и предки по женской линии. Сказка противопоставила фантастических помощников материнского рода силам, находящимся во враждебных отношениях к старым порядкам и обычаям. Марья и весь образ жизни, связанный с ее властью, олицетворяют благополучие и покой, а Кощей – насилие. Спасение от сил, олицетворенных в образе Кощея, люди, сотворившие сказку, искали в верности давнему порядку вещей. И чудо не замедлило явиться. Кощей воплотил в себе ту силу, которая нарушила древние порядки и отняла у женщины ее прежнюю власть в семье» [1, c. 461]. Первая часть вышеприведенного рассуждения не вызывает у нас возражений, действительно, герою волшебной сказки всегда помогают женщины: от Бабы Яги до богатырши Синеглазки или даже птицы Нагай. Познание женского мира, обретение настоящей любви через преодоление определенных трудностей, метафорически выраженных в сказке как трудности материального характера: пойти за тридевять земель, стоптать три пары сапог железных, сгрызть три пары караваев железных и т.д. – это и есть основной урок волшебной сказки. Недаром даже тридевятое царство, куда отправляется герой, связано с природным числом три и женским числом девять. Природная символика числа три означает рождение потомства от соединения мужского и женского начал, а число девять – девять месяцев вынашивания плода. Так что наличие женского влияния в волшебных сказках закономерно. Однако правомерно ли сводить проблематику образа Кощея лишь к смене матриархата патриархатом и установлению новых родоплеменных отношений? (Стоит заметить, к тому же, что именно у славян эта смена не была так очевидна, как в Древней Греции и Европе. До сих пор, если семьи спокойно выбирают удобную для них форму отношений, мальчики уходят в род (семью) жены, а девочки остаются. И это обосновано: кто лучше матери научит будущую роженицу обращению с младенцем?). Поэтому мы не согласны с В.П. Аникиным в том, что смысл образа Кощея, в начале сказки плененного, к тому же, Марьей Моревной, равноценен идее патриархата.
Что же символизирует Кощей? Этимологически слово Кощей восходит, по одной из гипотез, к тюркскому слову kosci – невольник, которое в свою очередь произошло от слова kos – лагерь, стоянка. Ну и, конечно, никто не отменял фонетического родства его имени со словом кость.
Напрашивается вывод о том, что Кощей – лицо подневольное, являющееся стражником, хранителем определенного положения дел, костяка «старого» мира. Как мировой змей, обвивает он мировое древо, держа в плену свернутую в яйцо новую вселенную. А герою, который хочет построить новую жизнь, свое пространство любви, равнозначное новой Вселенной для двоих, надо разрушить прежнее положение дел, сломать иглу, и тогда из двух половинок яйца образуется новая Вселенная. Его возлюбленная, которую держит в плену Кощей, традиционно связана с последним кровными узами. Герою необходимо разрушить прежнюю связь героини со старшими мужчинами ее рода (или прежним мужем), чтобы построить новую семью. Нравственный смысл волшебной сказки, в отличие от сказок о животных и бытовых, заключается в уроке духовного постижения сокровенных тайн бытия, главной из которой является любовь. Путь героя (или героини) волшебной сказки – это путь к обретению любви. И смерть Кощея здесь имеет психологическое значение: чтобы принять новое, непременно нужно путем мучительных усилий и победы над собой отказаться от старого, от привычного жизненного уклада, от прежнего образа своей души.
Но есть и более масштабное значение образа Кощея. Почему после его поражения Дажьбогом наступает вселенский потоп? Почему символика его смерти так тесно связана со всем мирозданием?
Если предположить, что остров, на котором растет дуб с кощеевой смертью, это остров Буян, средоточие и исток русской цивилизации[3], о котором говорится во множестве песен, заговоров и сказок, то мы можем вслед за многими исслеодвателями и путешественниками отправится на этот сказочный остров, который является современным островом Рюген/Руян (Германия), расположенным в Балтийском море. Немцы сохраняют священный остров, колыбель и центр древнего мира. Остров был заселен еще в каменном веке, и жившие на нем рюгены или руяны основали святилище Святовита, которое было уничтожено в 12 веке в связи с христианизацией населения. Но до сих пор посетители острова могут видеть русские лица сохранившихся деревянных богов, бесстрашно смотрящих на 4 стороны света.
У сказки о Кощее есть еще один смысл, связанный с островом Руян. Как из яйца, которое охраняет Кощей, родится новый мир, так и с острова Руян берет начало новая цивилизация. Если вспомнить о Гиперборее, легендарной стране северных долгожителей и мудрецов, детей солнца, живущих, по отношению к Элладе, за северным ветром Бореем, то можно предположить, что именно ее конец и начало новой цивилизации – начало Руси, ставшей преемницей гиперборейцев, символизирует гибель Кощея.Гай Плиний Старший так писал о гиперборейцах: «За [Рипейскими] горами и аквилоном живет, если только можно поверить, блаженный народ так называемых гипербореев. Они достигают очень преклонного возраста и прославлены легендарными чудесами. Здесь, как полагают, находятся петли, на которых вертится мир (cardines mundi), и самые дальние края звездных орбит. Область их теплая, [климат] счастливым образом соразмерен, без каких бы то ни было вредных миазмов. Домами гипербореям служат леса и рощи. Как порознь, так и соборно (viritim gregatimque) они поклоняются богам, никогда не ведая распрей и обид. Умирают они только когда насытились жизнью: задав пир и умастив свою старость драгоценными мазями, бросаются с некоей скалы в море. О блаженнейший вид погребения!
Сомневаться в [существовании] этого народа нельзя: многие источники свидетельствуют, что они имели обыкновение слать начатки плодов на Делос Аполлону, которого особенно чтут. [Бывшие у гипербореев] в почете девы приносили эти дары в святилище народов ряд лет, пока не установили обычай — по той причине, что оскорблена была их доверчивость — оставлять свои приношения у границ соседних народов, чтобы те передали их следующим соседям и так далее вплоть до Делоса…» [4].
Приятно осознавать, что наши предки не знали распрей и обид, молились соборно и жили в гармонии с окружающим миром. Об этом сообщают нам и сведения, почерпнутые из истории, фольклора и мифологии. Так что почему бы и нет?
Итак, значение образа Кощея и в мифологии, и в фольклоре состоит в исполнении функций хранителя старого порядка вещей, старого мира. Герой, побеждающий слугу старого порядка, зарождает новый мир, возникающий из яйца, в котором хранилась Кощеева смерть.
Интересно, что поэт ХХ века О. Мандельштам, говоря о Сталине, основная цель политики которого состояла в сохранении существующего порядка вещей и власти над ним, охарактеризовал его как Кощея, стерегущего мир, который пребывает в состоянии сна и омертвения:
Внутри горы бездействует кумир…
<…>
Кость усыпленная завязана узлом,
Очеловечены колени, руки, плечи —
Он улыбается своим широким ртом,
Он мыслит костию и чувствует челом
И вспомнить силится свой облик человечий.
Список литературы:
- Аникин. В.П. Русское устное народное творчество. М.: Изд-во «Высшая школа». 2009. 736 с. С. 461
- Афанасьев А.Н. «Языческие предания о острове Буяне» (во «Временнике общ. ист. и древ. росс.», 1858 г., № 9 — здесь он впервые развил во всей полноте свою натурмифологическую систему славянского мировоззрения); «Зооморфические божества у славян» («Отеч. Записки», 1852 г., № 1 — 3 [Электронный ресурс]: http://via-midgard.info/news/25695-an-afanasev-yazycheskie-predaniya-ob-ostrove.html (Дата обращения: 05.01.2015)
- Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. Монография. СПб. 1993. 253 с.
- Гай Плиний Старший. Естественная история: VI, 89-91. [Электронный ресурс]: http://annales.info/ant_lit/plinius/04star.htm (Дата обращения: 05.01.2015)
- Кротова Н.С. Как убить Кощея бессмертного? (культурно-мифологическое значение атрибутов смерти сказочного персонажа). [Электронный ресурс]: http://www.ruthenia.ru/folklore/krotova2.htm (Дата обращения: 05.01.2015)
- Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М.: Изд-во «Наука». 1976. 407 с.
- Новалис. Фрагменты. [Электронный ресурс]: http://flibusta.net/b/335246/read (Дата обращения: 05.01.2015)
- Новиков Н. В. Образы восточнославянской волшебной сказки. Л. 1974. с. 200.
- Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт. 2011. 332 с.
- Русская народная сказка «Марья Моревна». [Электронный ресурс]: http://skazka.mifolog.ru/books/item/f00/s00/z0000020/st018.shtml (Дата обращения: 05.01.2015)
- Русский фольклор: сборник мифов, былин, сказок, песен, загадок // Сост. В. Модестова. – М.: Художественная литература. 2007. 416 с.
- Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси / Рецензенты: В.П.Даркевич, С.А.Плетнева. М.: Издательство «Наука». 1987. [Электронный ресурс]: http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000030/index.shtml (Дата обращения: 05.01.2015)
- Славянская книга мертвых. [Электронный ресурс]: http://www.e-reading.mobi/bookreader.php/1009965/Volhv_-_Slavyanskaya_kniga_mertvyh.html (Дата обращения: 05.01.2015)
Опубликовано:
Жучкова А.В., Галай К.Н. Функциональное значение мифологического образа Кощея бессмертного и его отражение в русских волшебных сказках // Вестник славянских культур, 2015 № 3, (37), С. 165-175