Всякая сила есть функция времени и пространства.
Новалис «Фрагменты»
Времени в хронологическом понимании не существует. То, что происходит в настоящем, расходится, как круги от брошенного в воду камня, меняя не только будущее, но и прошлое. Пространственной отделённости людей не существует тоже, вместо условно разделенных миллиардов разных жизней есть одна Жизнь. И во временном, и в пространственном отношении она является не отрезком, а движением. Наверное, первая ассоциация к слову жизнь – это время. Продолжительность жизни, эпоха и т.д. В конце отпущенного земного времени неизбежна смерть. Если воспринимать данный факт с позитивистской точки зрения, то незначительность временного отрезка человеческой жизни вызывает отчаяние и под сомнение ставится значимость людской истории вообще. Флобер с горечью констатировал, что история развития человечества не имеет никакого смысла. К тому же выводу приходит и Е. Водолазкин, однако это умозаключение звучит у него скорее торжественно: «Я думаю, история не самоценна, у нее нет и не может быть никакой общественной цели. Ее цель глубоко персональна и состоит в том, чтобы дать нам выразиться. Роль истории в определённом смысле сравнима с ролью рамы. А портрет создаем мы сами»[1].
Как могло произойти, что отношение к данному факту диаметрально изменилось за век с небольшим? Разгадка кроется в отношении ко времени.
Открытие нелинейности времени, которое позволило бы Флоберу по-новому взглянуть на историю цивилизации, состоялось спустя примерно 20 лет после его смерти. Точкой отсчета новых отношений со временем можно считать философскую концепцию субъективного времени А. Бергсона. Труды французского ученого оказали значимое влияние на литературу, в частности, на творчество М. Пруста, П. Валери, В. Вулф, Т. Манна, О. Мандельштама и др. Механистическое, линейное восприятие времени и культуры, сравнимое, согласно Мандельштаму, с метаморфозами ленточного червя, Бергсон предлагает заменить пониманием времени как шкалы изменений. «Время индифферентно к линейности, поскольку время – это лишь условие изменения. При отсутствии изменений – отсутствует и ощущение времени. Также верно и обратное: при высокой интенсивности переживаемых внутренних изменений – время наращивается»[2]. В эссе о Данте О. Мандельштам писал: «Divina Commedia не столько отнимает у читателя время, сколько наращивает его, подобно исполняемой музыкальной вещи»[3].
Сегодня, благодаря естественным наукам (в частности, волновой теории как форме существования материи), мы можем подтвердить интуиции Бергсона о том, что вещей нет, есть только действия. В книге Дж. Гриндера «Новый код в НЛП» читателю предлагается представить себя сидящим в кресле и читающим книгу. С точки зрения человека в кресле вокруг царит покой, движение отсутствует, слышен только шорох переворачиваемых страниц. С точки зрения физика, «все это иллюзии – и неподвижная книга, которую он держит в руках, и кресло, в котором он удобно сидит, и пол, на который опирается его кресло: в действительности, если бы можно было остановить на мгновение все движущееся в этих предметах, то оказалось бы, что в них гораздо больше пустого места, чем вещества. Твёрдость каждого из этих предметов – это следствие огромных скоростей, с которыми движутся их отдельные компоненты, и ограничений, свойственных сенсорному аппарату читателя»[4]. Для каждого организма и каждой вещи время протекает по-своему, и измерить его можно только отследив их индивидуальные изменения в из собственной системе координат. «Всякое тело имеет свое время, всякое время — свое тело»[5], — писал Новалис. Так, стол для нас вещь, но на самом деле, однажды созданный, он стареет и разрушается. Перейдя в субъективное время стола, мы могли бы наблюдать непрерывный процесс его изменения, подтверждая мнение Бергсона о том, что вещей вообще нет, есть только действия.
Чем же измерять время? – развивает мысль Бергсона Т. Манн: «движение стрелки есть движение в пространстве, не так ли? Значит, мы измеряем время пространством. Но это все равно, как если бы мы захотели измерять пространство временем…Что такое время? Ведь пространство мы измеряем нашими органами чувств, зрением и осязанием. Хорошо. Ну а каким же органом мы воспринимаем время?[6]
О. Мандельштам предлагает измерять время его наполненностью. В стихотворении «Сестры тяжесть и нежность…» он пишет о «бремени времени», имея в виду потенциальную наполненность времени изменениями (ср. в другом стихотворении «а небо будущим беременно»).
У меня остается одна забота на свете:
Золотая забота как времени бремя избыть[7].
Визуальный эпитет «золотой» в аксиологической системе Мандельштама символизирует гармоничную целостность: золотой живот черепахи-лиры; дароносица, как солнце золотое и т.д. «Золотая забота» о бремени времени — это стремление наполнить существование переживаниями, чувствами и мыслями, ощутить ценность каждого мига. Перефразируя мысль Мандельштама о природе слова, можно сказать, что время – «плоть деятельная, разрешающаяся в событие»[8].
М. Пруст пытается вернуть утраченное время, наполняя свой внутренний космос ассоциативно припоминаемыми запахами, красками, звуками и ощущениями. Такой «склад» прошедших мимо сознания и оставшихся в глубинной памяти сенсорных впечатлений современная психология считает основным ресурсом подсознания. Герою эпопеи Пруста удается вернуть утраченное время, о чем свидетельствует название седьмой части эпопеи («Обретенное время»). Марсель не просто припоминает последовательность событий, он заново проживает бездумно потраченное ранее время – во всей полноте и яркости визуальных, аудиальных, кинестетических и душевных впечатлений.
Итак, время для человека существует тогда, когда оно наполнено внешними и внутренними ощущениями, и переживаниями, которые являются катализатором изменений. Ведь жизнь, по Бергсону, это непрерывный поток изменений, творческий порыв. Нельзя представить ее в виде отрезка, движение потока бесконечно. И время нужно для того, чтобы мы могли осознавать это движение.
К концу ХХ века размышления о природе времени привели к пониманию, что нет прошлого и будущего, все существует в неразрывном единстве. Этому учит духовно ориентированная литература (Р. Бах, К. Кастанеда) и произведения жанра фэнтези, этому принципу следуют психологи и ученые-физики. Дж. Уиллер, один из лидеров современной теоретической физики, утверждал: «Понятие времени и пространства-времени не являются первичными конструктами… Приходится отказаться от картины мира, в которой любое из прошедших, настоящих и будущих событий занимает от века ему предназначенное место в великом каталоге, именуемом «пространство-время». Нет более «пространства-времени», нет времени, нет отношения «раньше-позже». Это квинтэссенция программы квантовой геометродинамики»[9].
Время в романе Е. Водолазкина «Лавр» представляет собой многоуровневую полифоническую систему. Эпохи и отдельные жизни здесь перемешаны, так же как и фрагменты пространства. При этом прямой корреляции между пространственно-временными локусами нет, поэтому мы не можем говорить о мозаичности хронотопа романа. Основное внимание автора сосредоточено на исследовании природы времени, а фрагменты пространства нужны для объективации темпоральных векторов, это узлы кристаллической временной решетки, где временные слои просвечивают и мерцают: героиня XV века, гуляя в тихом уголке деревенского кладбища, невозмутимо наблюдает «всю лесную неопрятность — прошлогодние листья, потерявшие цвет обрывки тряпок и потускневшие пластиковые бутылки»[10]; дойдя до местечка Освенцим, «Амброджо сказал: Верь мне, Арсение, через века это место будет наводить ужас. Но тяжесть его чувствуется уже сейчас»[11].
Структуру времени в романе можно назвать мозаичной: «Жизнь моя прожита непохожими друг на друга людьми, имеющими разные тела и разные имена…Жизнь напоминает мозаику и рассыпается на части…»[12].
На нелинейное понимание времени указывает и авторское определение жанра, данное в подзаголовке: «неисторический роман». И хотя время действия романа конкретизировано в первых строках («Это произошло 8 мая 6948 года от Сотворения мира, 1440-го от Рождества Спасителя нашего Иисуса Христа, в день памяти Арсения Великого»[13]), эта фактологическая точность является не более чем началом игры со временем, акцентируемой автором на протяжении всего действия. «Неисторическая» сущность романа – важный аспект его поэтики, активный «вирус», заражающий игровой стихией текст, долженствующий быть предельно серьезным, судя по содержанию. Ироническая форма повествования позволяет читателю «держаться на плаву» при тяжелых натуралистических описаниях смертей, болезни, мора и других несчастий, из которых соткано полотно романа. «Я заметил, сказал Амброджо, что за негодностью дорог люди Древней Руси предпочитают водный путь. Они, кстати, еще не знают, что Русь – Древняя, но со временем разберутся»[14].
Временная оболочка романа, манифестируемая как древнерусская, относится в большей степени ко внешней структуре произведения (даты, речевые конструкции и др.). Цикличность бытия, определяющая мировоззрение героев, свойственна не древнерусскому, а мифологическому мышлению. Даже жанр жития сам автор возводит к мифу. «Житие возникли не с христианством, — говорит Е. Водолазкин в интервью телеканалу «Культура», они возникли раньше и использовали ту же литературную модель, которую использовали античные мифы о героях»[15]. Эсхатологические штудии Амброджо дополняют эту картину: «На пределе пространства, ответил Амброджо, я, может быть, узнаю нечто о пределе времени»[16]. В то же время для идеи произведения значима именно древнерусская вертикальная концепция времени и именно XV век – эпоха собирания Руси. В наложении фольклорного (циклического) и древнерусского (вертикального) представления о времени выявляется мозаично-осевая хроноструктура романа. Сопряжение множества соотнесенных между собой эпох и фрагментов человеческих судеб наращивает энергию внутренней динамики произведения — движения человека к богу.
Пародийный подход к использованию архаической и современной лексики, варьирование словесных форм, ритмического строя и синтаксических конструкций являются не только особенностями авторского стиля. «Следует констатировать, что разделявшая нас преграда скрылась на время под невиданно толстым льдом. Если желаешь собирать замерзающий элемент и на моей территории, ничтоже вопреки глаголю»[17]. Языковой материал неразрывно связан с одной из идейных задач романа – совместить, как мозаику, времена, нравы и судьбы. При обилии диалогов в тексте не используются ни кавычки, ни иное оформление прямой речи, что создает эффект слияния разных голосов, разных душ в единое. Этой же цели служит и принятие Арсением имен тех людей, с которыми он сливает свое существование – сначала Устины, затем Амброджо. Ушедшие, они остаются с ним в физической действительности, потому что ради них, как и ради себя и ради всего человечества, он и совершает подвижнический подвиг. Заметим, что идея духовного спасения многих одним находит отражение в эволюционной теории Ламарка. Ученый был уверен, что основной движущей силой эволюции (изменения видов) является внутренне присущее организмам стремление к совершенствованию. Он считал, что органы, которые чаще функционируют у индивида, усиливаются и развиваются, и возникшие при этом функционально-морфологические изменения передаются по наследству потомству. Проводимые уже в ХХ веке эксперименты У. Макдугала, Ф.А.Э.Крю и У.Э. Эгера показали, что функционально-морфологические изменения наследуются потомством не только обучаемых крыс, но и необучаемых[18].
Отказ от хронологического восприятия времени, духовное приобщение к вечности констатируется героями неоднократно: «И нет времени, а есть бесконечная милость Божия, на ню же уповаем» (Книга Познания), «Арсений и не помнил того, сколько зим прошло со времени его прибытия в Псков. А может быть, все зимы слились в одну и не имели больше отношения ко времени» (Книга Отречения), «…они странным образом разошлись со временем и больше от времени не зависели» (Книга Отречения), «Тут выяснилось, что события не всегда протекают во времени… Порой они протекают сами по себе. Вынутые из времени.» (Книга Отречения), «Живи покамест вне времени» (Книга Отречения), «Мне все больше кажется, что времени нет…Все на свете существует вневременно» (Книга Пути), «Мы заперты во времени из-за нашей слабости» (Книга Пути), «Время скорее проклятие, ибо в раю его не было» (Книга Пути), «…во времени нуждается лишь материальный мир» (Книга Пути), «…они относятся только к форме их протекания – ко времени. Которого, как считает Амброджо, в конечном счете нет» (Книга Пути).
При этом герои не просто декларируют отказ подчиняться хронологической условности. Приведенные выше рассуждения являются лейтмотивом романа, мысль о сущности времени развивается на протяжении всего действия, понимание природы времени уточняется и углубляется. Сначала повторяющиеся временные отрезки сливаются в восприятии героя (все зимы слились в одну и не имели больше отношения ко времени); затем выясняется, что «события не всегда протекают во времени», в итоге же герои приходят к выводу, что время принадлежит только материальному миру, и человек может выбирать – жить ему во времени или вне его.
И все же забота о конечности времени не оставляет главного героя. «Я, Амброджо, очень боюсь, что время может кончиться»[19]. Да, во времени нуждается только материальный мир, но ведь именно материальное существование и дает возможность изменения. «Но только в материальном мире и можно действовать, сказал Арсений. В этом сейчас состоит разница между мной и Устиной. И мне нужно время если не для нас обоих, то хотя бы для нее»[20].
Итак, восприятие времени как вечности или как отрезка телесной жизни зависит от нашего выбора. Душа может существовать и вне материального мира, но вот меняться, совершенствоваться, становиться достойной вхождения в царство Божие, по христианской терминологии, она способна только в физическом теле. Поэтому Арсений, главный герой романа, проходит этот путь и за себя, и за погибшую, отчасти по его вине, Устину. Свое тело он предоставляет двум душам, давая обеим возможность для изменения. По крайней мере, ему хочется верить, что такое возможно. Для этого и нужно Арсению время. Возрастающее напряжение между телесным и духовным существованием, между экзистенциальным самоощущением во времени-пространстве или вне их, является основным конфликтом произведения. Со смертью Устины герою приходится отказаться от чувства собственничества, затем он отказывается и от возможности личного счастья, чтобы искупить совершенное в гордыни преступление и спасти душу возлюбленной. И свою. Но свою – во вторую очередь. Хотя известно, что получаешь – отдавая. Направленность героя на спасение души ближнего обуславливает его собственный внутренний рост: от травника – до целителя – и святого.
В финале романа круг замыкается: завязка – гибель возлюбленной, развязка – ее воскрешение: Арсений (теперь уже Лавр) спасает от гибели Анастасию и принимает у нее роды, завершая то, что не смог сделать для Устины. Повторяя в некоторой степени судьбу Устины, Анастасия (с греч. Воскресшая) есть Устина Воскресшая, которая завершает время Арсения, освобождая его для вечности.
История Лавра представляет собой воплощенное в романе житие. Агиографический жанр предполагает обязательное наличие чуда – то есть трансцендирование из пространственно-временной реальности. Таким образом, даже в жанровой своей идентификации произведение заявляет о выходе за границы привычного представления о времени. Лавр святой в высшей степени, потому что природа его святости не в безгрешности, а в том, что он, совершив грехопадение, изживает его до конца, поднимаясь к Воскрешению. Исторических прототипов у центрального персонажа несколько: это и Ксения Блаженная, и Варлаам Керетский, который в порыве ревности убил жену, а в наказание себе выкопал тело жены и плавал с ним в лодке до тех пор, пока оно полностью не истлело – раскаяния более глубокого, искупления более трудного невозможно представить. Путь Арсения от греха к святости концентрирует нравственный смысл человеческой жизни в целом. Арсений не является собственно литературным героем, это величина метафизическая, метафора духовного пути человечества.
Концепция времени в романе строится как полифоническое единство времени общечеловеческого (исторического) и личного времени героя, необходимого ему для внутренних изменений, для духовного роста.
Время историческое условно и мозаично, автор отменяет его линейную хронологическую последовательность, замыкая в круг, фрагменты которого иногда удается увидеть Амброджо (в предвидении будущего) и Арсению (в начале романа Арсений созерцает в пламени свою старость, а в конце жизни снова переживает эту сцену, встречая себя-отрока). «Время более не движется вперед, но идет по кругу, потому что по кругу идут насыщающие его события… Время, любовь моя, здесь очень зыбко, потому что круг замкнут и равен вечности»[21].
Время же личное, существующее по законам причинно-следственных отношений в материальном мире и необходимое душе для изменений, имеет вектор и цель. Человеческая жизнь – ось внутреннего пространства романа. «Всякая линия есть мировая ось»[22], — писал провидец Новалис. Всякая человеческая жизнь есть мировая ось. «Человечество не имеет цели, цель имеет только человек. Им одним, говоря всерьез, и стоит заниматься. Во всем, что шире человека, есть какая-то ненадежность»[23], — признается Е. Водолазкин.
Таким образом, мозаичная композиционная структура романа является игрой в бисер, фрагменты которой обретают единство благодаря устремленности главного героя к богу («каждый камешек соединяется с другим стремлением к Богу»[24]). А время жизни главного героя в физическом теле – это условие его внутреннего изменения, личностного роста. «Человек не рождается готовым. Он учится, осмысливает опыт и строит свою личную историю. Для этого ему и нужно время»[25].
Одна из любимых мыслей Е. Водолазкина, сформулированная не только в «Лавре», но и в других книгах автора, касается нравственного содержания истории. Апеллируя к сочинениям средневековых историков, среди условно значимых и незначительных исторических событий автор выделяет те, которые способствуют нравственному росту личности. Собственно, идея нравственного роста отдельной личности как условия развития человечества высказывается писателями и философами начиная с античности, однако в последнее время убежденность в том, что каждый человек ответствен и за свою жизнь, и за все происходящее в мире, крепнет. Констатация того, что изменить мир можно только меняя себя, а не окружающую действительность, признание неэффективным рационального пути развития (одна смерть – и сто жизней взамен у Достоевского, смерть трех партизан или жизнь восьмидесяти заложников у Фаулза) – эти ведущие идеи предшествующих десятилетий воплощены и в романе «Лавр».
Хотя, быть может, реверсивное влияние, то есть не только мира на человека, но и человека на мир, недостаточно явно показано в романе, однако реализацию данной идеи мы находим в других произведениях автора. Личностью, меняющей мир, Е. Водолазкин считает Д.С. Лихачёва. «Если определять ответственность как расширение человеком пределов своего «я», то логично предположить, что всякая ответственность начинается прежде всего с ясного, почти пронзительного осознания собственного «я». Иными словами, всерьез понятая ответственность как рождается из личного начала, так и присуща может быть только Личности. Пространство же, охватываемое этим «я», зависит от масштаба человека»[26].
Лавр – это книга о времени и о личности. А книга о пространстве и о возможности его преобразования тем, кто осознал себя Личностью, возможно, ожидает появления.
Закончить статью мы хотим обращением к высказыванию Новалиса, взятому в качестве эпиграфа: «всякая сила есть функция времени и пространства»[27]. Чем более насыщенным будет личное время человека, чем больше взаимосвязей и эпох, соответствий и расхождений сможет он осознать, чем больше вместит его сердце, тем большей энергией будет он располагать, тем на большие чудеса окажется способен. «Ангелы не устают, ответил Ангел, потому что они не экономят сил. Если ты не будешь думать о конечности своих сил, ты тоже не будешь уставать»[28]. Роман Е. Водолазкина о бесконечности в конечном, о жизни как едином потоке, о вере и любви, которые необходимы всегда, но особенно — сегодня.
[1] Водолазкин Е.Г. Эпоха Лихачева // Инструмент языка. – М.: Астрель, 2012. – С. 150.
[2] Хлыстова А.В. Категория времени в поэтической вселенной О. Мандельштама //Вестник Российского университета дружбы народов, 2014, № 1. – С. 25.
[3] Мандельштам О.Э. Разговор о Данте/Полное собрание сочинений и писем в 3-х томах. – М.: Прогресс-Плеяда, 2010. — Т.2. — С. 165.
[4] Гриндер Дж., Сент-Клер К.Б. Шепот на ветру. Новый код в НЛП. – СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2007. – С. 44.
[5] Новалис Фрагменты. [Электронный ресурс] URL: http://flibusta.net/b/335246/read. Дата обращения: 20.06.2014.
[6] Манн Т. Волшебная гора. Собр. соч. в 10 тт. Т.3. – М.: Художественная литература, 1959. – С. 94.
[7] Мандельштам О.Э. Стихотворения. Полн. Собр. соч. и писем в 3-х тт. М.: Прогресс-плеяда, Т.1, 2009. – С. 106.
[8] Мандельштам О.Э. О природе слова. Полн. собр. соч. и писем в 3-х тт. М.: Прогресс-плеяда, Т.2, 2010. – С. 68.
[9] Тростников В. Н. Мысли перед рассветом. – Париж, Ymca-Press, 1980. – С. 222.
[10] Водолазкин Е.Г. Лавр. – М.: АСТ, 2013. – С. 82.
[11] Там же. С. 291.
[12] Там же. С. 401.
[13] Там же. С. 13.
[14] Там же. С.258.
[15] Водолазкин Е.Г. Интервью с Е.Г. Водолазкиным на телеканале «Культура» // [Интернет-ресурс] URL: http://www.liveinternet.ru/users/publizist/post310264393/
[16] Там же. С.232.
[17] Там же. С.201.
[18] Гриндер Дж., Делозье Дж. Черепахи до самого низа. Предпосылки личностной гениальности. – СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2005. – С. 289-291.
[19] Водолазкин Е.Г. Лавр. – М.: АСТ, 2013. – С.281.
[20] Там же.
[21] Там же. С. 374.
[22] Новалис Фрагменты. [Электронный ресурс] URL: http://flibusta.net/b/335246/read. Дата обращения: 20.06.2014.
[23] Водолазкин Е.Г. Дом и остров // Совсем другое время. – М.: АСТ, 2013 – С. 456.
[24] Водолазкин Е.Г. Лавр. – М.: АСТ, 2013. – С.401.
[25] Там же. С. 281.
[26] Водолазкин Е.Г. Эпоха Лихачева //Инструмент языка. – М.: Астрель, 2012. – С. 151.
[27] Новалис Фрагменты. [Электронный ресурс] URL: http://flibusta.net/b/335246/read. Дата обращения: 20.06.2014.
[28] Водолазкин Е.Г. Лавр. – М.: АСТ, 2013. – С. 125.
********
Опубликовано «Филологические науки. Научные доклады высшей школы», 2015 № 2 С. 50-57